Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
- Понимаешь, нельзя так жить. Всё время одно и то же. Изо дня в день работать одну и ту же работу. Люди, например, её за деньги работают. Или для удовольствия. Или, на худой конец, в надежде эти деньги и удовольствие когда-нибудь начать получать. Извини, последний оборот совсем не литературен. Просто я ещё не разошлась. Так вот, да... И одну и ту же девушку любить просто невозможно. Не-воз-мож-но. Одно и то же, одно и то же. Всегда. Всё время. Каждый день. Постоянно. Перемены - они нужны. Они - как глоток свежего воздуха или рассольчика с бодунца. Этакая новая струя. Понимаешь, надо сказать "нет" застою. В конце концов, эти самые перемены - леди очень требовательные, требуют они себя и всегда добиваются выполнения поставленных требований. Они же ещё и настойчивые, так что не стой под стрелой, в смысле на пути, а то размажет по стенке. Я тебя отшкрябывать не буду.
На холодильнике стоит микроволновка, а на микроволновке сидит мраморный купидончик. Купидончик выковыривает из суповой приправки лавровый лист, легонько дует на него и листик оживает, потом начинает разрастаться, ветвиться и... Секунд через тридцать пять критически оглядев чудесный лавровый венок, купидончик не находит в нем изъянов и натягивает на голову.
-"Отшкрябывать"-тоже не литературно, - говорит суицид. Говорит это, а думает другое. Но так происходит со всеми кого вдруг, да ещё и без приглашения, посещает меланхолия.
Он лежит на столе, впрочем, стол не настолько длинный, чтобы вместить всего суицида, поэтому с одной стороны у стола имитация скатерти до пола из суицидовых волос, да, скатерть была бы знатная, пепельно-русая. Меланхолия аж залюбовалась. А с другой стороны ноги в извечных фиолетовых ботфортах. Так вот, лежит он, крутит в руках пачку Беломора и думает о своём:
- И вообще... Во-первых пора бы тебе принять видон попроще, мне от этих греческих напевов ни горячо, ни холодно, а во-вторых завязывай ты с этими переменами, я вообще-то не об этом в задумье.
- Ладно, тады к чертям литературность, - говорит меланхолия и превращается в очаровательную девочку лет двенадцати в жёлтом ситцевом платье с рукавами-фонариками, на голове у неё баранки, а на шее связка сушек, половина из которых - надкусанные. Напоминанием о купидончике остаётся венок из быстро начавшего увядать лавра:
- Если честно, меня твое задумье не колышит, впрочем, как и температурные отношения с византийскими изысками. У меня телега с переменами в жизни не отработана, а на нее сегодня еще три заказа, от этих истеричных сестричек, чтоб они с бездельем подружились. А ты, кстати, о чем?
- Видишь ли...Мы с Аней уже которую вечность вместе, а любовь так ни разу в гости и не зашла. Не то, чтобы мне очень хотелось ежедневно видеть ее у нас дома, блин, если честно, то и без нее народу столько, что дышать нечем, но...Сама, короче, понимаешь, это ведь что-то вроде маячка, мол, все у вас хорошо и правильно, а ее нет, и я, кажется, скоро дойду до раздвоения личности. Сам к себе приду и скажу: "Лезь-ка в петлю, милый суицид". И не смотри так на меня, именно в петлю, мне, знаешь ли, плевать на литературу вообще и на литературу на работе в частности. Любви нет. По крайней мере, в этом доме. Я б закурил даже, чтоб здоровью ущерб нанести, так, блин, и тут засада - нет у меня никакого здоровья.
Хорошо, что Аня не знакома с истерикой, а то бы развернулась и дверью хлопнула. А так - как стояла на пороге, так и стоит, интересно ж все-таки. Всегда почитала своего возлюбленного неким сверхсуществом, а у него, оказывается, могут возникнуть внутренние проблемы, да еще такие чисто человеческие. Вот и стоит уже четыре минуты и не замечает даже, что левая нога затекла.
- Поздравляю тебя, суицид, ты балбес. Нет, ты дебил. И это тебе первое подтверждение того, что любовь есть. А далее по списку - она, любовь, здесь даже не то, чтобы живет, она здесь прописалась, а посещать место прописки вовсе не обязательно. А еще она клуша и растяпа, могла забыть или просто не захотеть. Вот возьми и проучи ее. Мой тебе совет - не откладывая на завтра, возьми и заявись к ней в гости. А я тебя покину. Живи, скотина, и наслаждайся. Ариведерчи, - и меланхолия пропала.
А Аня на цыпочках прокралась к телефону и шепотом заказала суши. Вегетарианство в углу скрючилось и посинело.
На холодильнике стоит микроволновка, а на микроволновке сидит мраморный купидончик. Купидончик выковыривает из суповой приправки лавровый лист, легонько дует на него и листик оживает, потом начинает разрастаться, ветвиться и... Секунд через тридцать пять критически оглядев чудесный лавровый венок, купидончик не находит в нем изъянов и натягивает на голову.
-"Отшкрябывать"-тоже не литературно, - говорит суицид. Говорит это, а думает другое. Но так происходит со всеми кого вдруг, да ещё и без приглашения, посещает меланхолия.
Он лежит на столе, впрочем, стол не настолько длинный, чтобы вместить всего суицида, поэтому с одной стороны у стола имитация скатерти до пола из суицидовых волос, да, скатерть была бы знатная, пепельно-русая. Меланхолия аж залюбовалась. А с другой стороны ноги в извечных фиолетовых ботфортах. Так вот, лежит он, крутит в руках пачку Беломора и думает о своём:
- И вообще... Во-первых пора бы тебе принять видон попроще, мне от этих греческих напевов ни горячо, ни холодно, а во-вторых завязывай ты с этими переменами, я вообще-то не об этом в задумье.
- Ладно, тады к чертям литературность, - говорит меланхолия и превращается в очаровательную девочку лет двенадцати в жёлтом ситцевом платье с рукавами-фонариками, на голове у неё баранки, а на шее связка сушек, половина из которых - надкусанные. Напоминанием о купидончике остаётся венок из быстро начавшего увядать лавра:
- Если честно, меня твое задумье не колышит, впрочем, как и температурные отношения с византийскими изысками. У меня телега с переменами в жизни не отработана, а на нее сегодня еще три заказа, от этих истеричных сестричек, чтоб они с бездельем подружились. А ты, кстати, о чем?
- Видишь ли...Мы с Аней уже которую вечность вместе, а любовь так ни разу в гости и не зашла. Не то, чтобы мне очень хотелось ежедневно видеть ее у нас дома, блин, если честно, то и без нее народу столько, что дышать нечем, но...Сама, короче, понимаешь, это ведь что-то вроде маячка, мол, все у вас хорошо и правильно, а ее нет, и я, кажется, скоро дойду до раздвоения личности. Сам к себе приду и скажу: "Лезь-ка в петлю, милый суицид". И не смотри так на меня, именно в петлю, мне, знаешь ли, плевать на литературу вообще и на литературу на работе в частности. Любви нет. По крайней мере, в этом доме. Я б закурил даже, чтоб здоровью ущерб нанести, так, блин, и тут засада - нет у меня никакого здоровья.
Хорошо, что Аня не знакома с истерикой, а то бы развернулась и дверью хлопнула. А так - как стояла на пороге, так и стоит, интересно ж все-таки. Всегда почитала своего возлюбленного неким сверхсуществом, а у него, оказывается, могут возникнуть внутренние проблемы, да еще такие чисто человеческие. Вот и стоит уже четыре минуты и не замечает даже, что левая нога затекла.
- Поздравляю тебя, суицид, ты балбес. Нет, ты дебил. И это тебе первое подтверждение того, что любовь есть. А далее по списку - она, любовь, здесь даже не то, чтобы живет, она здесь прописалась, а посещать место прописки вовсе не обязательно. А еще она клуша и растяпа, могла забыть или просто не захотеть. Вот возьми и проучи ее. Мой тебе совет - не откладывая на завтра, возьми и заявись к ней в гости. А я тебя покину. Живи, скотина, и наслаждайся. Ариведерчи, - и меланхолия пропала.
А Аня на цыпочках прокралась к телефону и шепотом заказала суши. Вегетарианство в углу скрючилось и посинело.