Р.С. Правда, эти лесенки с такого ракурса на червяков похожи? Кавай!
четверг, 18 февраля 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Я только что посмотрела Лабиринт. Да, я тормоз. Да, я влюбилась.
Р.С. Правда, эти лесенки с такого ракурса на червяков похожи? Кавай!
Р.С. Правда, эти лесенки с такого ракурса на червяков похожи? Кавай!
среда, 17 февраля 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Отныне и присно и во веки веков вы продавец смеха. |
Вы продаёте то, чего так иногда не хватает людям этой планеты. Вы летаете на пушистом мягком облаке и звоните в маленький серебряный колокольчик – каждый, кто сможет настолько отрешиться от земной суеты и услышать его, становится вашим покупателем. Вы не слишком требовательны к плате за свой товар, это может быть цветная бусинка, сломанные часы, засохший леденец или перламутровая пуговица – словом, любой завалявшаяся у покупателя хлам, который вы потом бережно положите в обитую синим бархатом шкатулочку. Свой товар вы получаете по ночам, прокрадываясь в спальни маленьких детей, которым снятся волшебные сказки, тогда вы собираете их лёгкие улыбки в собственный рукав, а дома тысячу лет (для смеха тысяча лет – ерунда!) настаиваете в бочке со слезами счастья, собранными ещё в те далекие времена, когда люди могли от него плакать. Когда смех становится вязким и жёлтым, как мёд, вы делаете из него мазь, которой покупатель должен помазать уши, веки и рот; тогда он всегда сможет относиться к жизни с юмором и иронической улыбкой. Вы не требовательное создание, ваши покупатели не попадают в зависимость от вас, хотя многие потом пишут благодарственные письма и оставляют их прямо в городе на видных местах, чтобы вы могли их подобрать. Единственное, о чём вы мечтаете – чтобы ваша мазь подействовала и на вас, поэтому вы всегда прячете свои глаза за солнечными очками, чтобы люди не видели, сколько в них боли, грусти и одиночества. ![]() |
Пройти тест |
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Наука пока еще настолько мало осведомлена о процессе старения, что я не исключаю, что смерть является просто-напросто результатом неправильного воспитания.У.Эко.
понедельник, 15 февраля 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Массаж двуглавого орла.
Жесткий патриотический пас.
Сейчас я буду татарить, а потом еще немного помонголю взяточек.
Это он, это он, казуистский почтальон.
Старая шкода - патриот.
Ебать мои кастрюльки.(с)
Что-то ты патриотически нахохлен.
Выходишь с утра поссать, а там, на крыльце Монсерат Кабалье делает тебе двенадцать "Ку".
Манга по Кьеркьегору.
Монстр, переодетый в Ив Сен Лорана, подкрадывается к...
Людочка - очколюд (На этом месте моя вторая половина задумчиво трет нос и спрашивает с некоторой робостью: "Все будешь вывешивать в посте? И Людочку-очколюда?" А я вот считаю: чем она хуже прочих? Постоим за права Людочек-очколюдов всея Руси!).
И, наконец, небольшая поэтическая зарисовка для следования классическим традициям:
Кто чистит зубы по утрам,
Тот поступает глупо,
Ведь завтра снова будет там
Вонючая залупа.
Аве матер, патер ностир.
Жесткий патриотический пас.
Сейчас я буду татарить, а потом еще немного помонголю взяточек.
Это он, это он, казуистский почтальон.
Старая шкода - патриот.
Ебать мои кастрюльки.(с)
Что-то ты патриотически нахохлен.
Выходишь с утра поссать, а там, на крыльце Монсерат Кабалье делает тебе двенадцать "Ку".
Манга по Кьеркьегору.
Монстр, переодетый в Ив Сен Лорана, подкрадывается к...
Людочка - очколюд (На этом месте моя вторая половина задумчиво трет нос и спрашивает с некоторой робостью: "Все будешь вывешивать в посте? И Людочку-очколюда?" А я вот считаю: чем она хуже прочих? Постоим за права Людочек-очколюдов всея Руси!).
И, наконец, небольшая поэтическая зарисовка для следования классическим традициям:
Кто чистит зубы по утрам,
Тот поступает глупо,
Ведь завтра снова будет там
Вонючая залупа.
Аве матер, патер ностир.
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
- А в носу у меня теперь вместо соплей – сперма…
- Полагаю, это все пагубное влияние зарубежной фантастики.
- Полагаю, это все пагубное влияние зарубежной фантастики.
среда, 27 января 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Стена себе, как стена, ничем не примечательная, из обычных бетонных блоков. Стояла, никого не трогала, как и положено приличной стене, воспитывавшейся в достаточно благополучной семье. А потом, вчера вечером, здесь появились ирония, выхухоль и большая спортивная сумка, доверху набитая спреями, из-за чего обыкновенная, серая стена раз и навсегда прекратила свое существование.
Ирония хотела нарисовать просто небо, по которому бегут просто облака, а под просто небом – просто лес, по которому гуляет ветер. Просто ветер. С небом и облаками все прошло гладко, а вот лес проявил в вопросе изображения себя некоторую самостоятельность, или ее выхухоль проявил, теперь уж не разберешь. Как бы то ни было, лес вышел уж больно лесополосистый и с домиками. Домики походили на шишки, в первую очередь потому, что росли на деревьях. Как выхухоль умудрился передать этот нюанс - совершенно непонятно, однако при взгляде на картину становилось ясно, что домики именно растут на деревьях. А относительно выхухоля было совершенно непонятно практически все. Собственно, доподлинно известно только то, что он – субстанция реликтовая. Ну, на самом деле, конечно, не только это, еще было известно, что выхухоль всегда молчит, поэтому все забывают, что она – девочка, а еще она сиреневая и любит иронию, как младшую сестренку. И любит рисовать, очень. Вот и нарисовала на стене до шаржеобразности раздраженное одиночество, которое из окна одного домика швыряет стакан, между прочим, с подстаканником (какая расточительность!) в любовь, стоящую на пороге другого домика. А потом еще кого-то нарисовала. И еще. Так на картине, по разным местам, оказались рассажены или расставлены все, кого знает выхухоль, а знает она всех, и всё, вдобавок.
Ирония сидела на бордюрке напротив канувшей в лету серой стены и разливала свой фирменный имбирный «ну не похоже это на чай» по кружкам, по трем. Откуда разливала? Из термоса, вернее не разливала, а раскладывала ложечкой, потому что «ну не похоже это на чай». Третья кружка – для любови, выхухоль сказала, что любовь скоро устанет и непременно захочет ироничного чаю. А выхухоль никогда не ошибается. Вот, а вы говорите, что про нее ничего не известно.
Да, и еще: тому, кто с первого раза скажет мне, какой порядковый номер будет у следующего факта из жизни выхухоли, тому, о-о, тому будет счастье и таз галушек. Не угадали? Ладно, вам-то зачем, вам и так счастье будет. Так вот, факт номер девять: вместо глаз у выхухоли рудименты, поэтому она всех помнит.
Ирония хотела нарисовать просто небо, по которому бегут просто облака, а под просто небом – просто лес, по которому гуляет ветер. Просто ветер. С небом и облаками все прошло гладко, а вот лес проявил в вопросе изображения себя некоторую самостоятельность, или ее выхухоль проявил, теперь уж не разберешь. Как бы то ни было, лес вышел уж больно лесополосистый и с домиками. Домики походили на шишки, в первую очередь потому, что росли на деревьях. Как выхухоль умудрился передать этот нюанс - совершенно непонятно, однако при взгляде на картину становилось ясно, что домики именно растут на деревьях. А относительно выхухоля было совершенно непонятно практически все. Собственно, доподлинно известно только то, что он – субстанция реликтовая. Ну, на самом деле, конечно, не только это, еще было известно, что выхухоль всегда молчит, поэтому все забывают, что она – девочка, а еще она сиреневая и любит иронию, как младшую сестренку. И любит рисовать, очень. Вот и нарисовала на стене до шаржеобразности раздраженное одиночество, которое из окна одного домика швыряет стакан, между прочим, с подстаканником (какая расточительность!) в любовь, стоящую на пороге другого домика. А потом еще кого-то нарисовала. И еще. Так на картине, по разным местам, оказались рассажены или расставлены все, кого знает выхухоль, а знает она всех, и всё, вдобавок.
Ирония сидела на бордюрке напротив канувшей в лету серой стены и разливала свой фирменный имбирный «ну не похоже это на чай» по кружкам, по трем. Откуда разливала? Из термоса, вернее не разливала, а раскладывала ложечкой, потому что «ну не похоже это на чай». Третья кружка – для любови, выхухоль сказала, что любовь скоро устанет и непременно захочет ироничного чаю. А выхухоль никогда не ошибается. Вот, а вы говорите, что про нее ничего не известно.
Да, и еще: тому, кто с первого раза скажет мне, какой порядковый номер будет у следующего факта из жизни выхухоли, тому, о-о, тому будет счастье и таз галушек. Не угадали? Ладно, вам-то зачем, вам и так счастье будет. Так вот, факт номер девять: вместо глаз у выхухоли рудименты, поэтому она всех помнит.
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
вторник, 26 января 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Изнанка.
Правда. Гармония уже который час выбирала из разлившейся по полу медовой лужи осколки стекла. Закат, чтоб его, скоро стемнеет, а электричества в этом сарае нет и не было – провести как-то никто не удосужился. Это-то ладно, она за годы жизни здесь вполне научилась свечками обходиться, или даже фитилем, воткнутым в масло, вот только все эти чудесные предметы первой необходимости давно сошли на нет, а денег на новые наскрести можно, конечно, но не всегда. Проблема в том, что когда ты поставлена перед выбором – пожрать купить или новую свечку, приоритет почти всегда отдается первому.
Значит, лужу эту убирать в темноте придется, иначе к утру здесь будет не протолкнуться от муравьев, тараканов и прочих нежелательных соседей.
Обидно было до слез – перекопать вчера одинокой старушке весь огород, получить в качестве оплаты трехлитровую банку свежего липового меда, принести это сокровище домой и тут же разбить. Банка разлетелась на такие мелкие осколки, что есть образовавшуюся на полу смесь побоялась даже вечно голодная гармония – попадет такая стеклянная крошечка в желудок – и все, поминай как звали. Необязательно, конечно, но все-таки слишком страшно, да и обидно просто будет умереть из-за собственной жадности.
Задумавшись, гармония слишком быстро провела тряпкой по полу, за что тут же была наказана резкой болью в ладони – довольно крупный осколок перечеркнул ее по всей длине, нарисовав новую линию жизни. Засунув порезанную руку вместе с тряпкой в тазик, полный грязной, липкой воды, гармония принялась, шипя, сматывать в комочек свои выпавшие волосы – весна, период линьки, ими усеян весь пол, что здорово мешает вытиранию меда.
Жизнь – дерьмо. Еще и влюбиться, блин, угораздило в инфантильного придурка, которому и жить-то негде. Так она и сдохнет в этой конуре, прилипнув к полу волосами. Обрезать их, что ли, вон уже, все в меду, как его отмывать-то теперь?
Единственное, что в страхе есть хорошего – с ним не скучно, ну так и с лужей меда на полу тоже не соскучишься, не зря же гармония, хоть и спать хочет зверски, уже три часа с ней на четвереньках…общается.
Вот и за что ей все это?
Правда. Гармония уже который час выбирала из разлившейся по полу медовой лужи осколки стекла. Закат, чтоб его, скоро стемнеет, а электричества в этом сарае нет и не было – провести как-то никто не удосужился. Это-то ладно, она за годы жизни здесь вполне научилась свечками обходиться, или даже фитилем, воткнутым в масло, вот только все эти чудесные предметы первой необходимости давно сошли на нет, а денег на новые наскрести можно, конечно, но не всегда. Проблема в том, что когда ты поставлена перед выбором – пожрать купить или новую свечку, приоритет почти всегда отдается первому.
Значит, лужу эту убирать в темноте придется, иначе к утру здесь будет не протолкнуться от муравьев, тараканов и прочих нежелательных соседей.
Обидно было до слез – перекопать вчера одинокой старушке весь огород, получить в качестве оплаты трехлитровую банку свежего липового меда, принести это сокровище домой и тут же разбить. Банка разлетелась на такие мелкие осколки, что есть образовавшуюся на полу смесь побоялась даже вечно голодная гармония – попадет такая стеклянная крошечка в желудок – и все, поминай как звали. Необязательно, конечно, но все-таки слишком страшно, да и обидно просто будет умереть из-за собственной жадности.
Задумавшись, гармония слишком быстро провела тряпкой по полу, за что тут же была наказана резкой болью в ладони – довольно крупный осколок перечеркнул ее по всей длине, нарисовав новую линию жизни. Засунув порезанную руку вместе с тряпкой в тазик, полный грязной, липкой воды, гармония принялась, шипя, сматывать в комочек свои выпавшие волосы – весна, период линьки, ими усеян весь пол, что здорово мешает вытиранию меда.
Жизнь – дерьмо. Еще и влюбиться, блин, угораздило в инфантильного придурка, которому и жить-то негде. Так она и сдохнет в этой конуре, прилипнув к полу волосами. Обрезать их, что ли, вон уже, все в меду, как его отмывать-то теперь?
Единственное, что в страхе есть хорошего – с ним не скучно, ну так и с лужей меда на полу тоже не соскучишься, не зря же гармония, хоть и спать хочет зверски, уже три часа с ней на четвереньках…общается.
Вот и за что ей все это?
понедельник, 25 января 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Лицевая сторона
Гармония решительно не понимала, как ее угораздило.
В большой светлой гостиной было тепло, яркие лучи закатного солнца пробивались сквозь витражные двери, окрашивая комнату в пастельные рассеянные тона. Гармония сидела в мягком кресле, обитом светло-бежевым бархатом, и пила черный чай с липовым медом, глядя на мир сквозь завесу светло-русых волос, длинных, гладких и блестящих. Она любила гладить себя по голове – удивительно приятное ощущение, пальцы словно бы растворяются в этом шелковом великолепии – и еще больше любила разглядывать все и всех через эти русые шторы. Очертания предметов размывались, становились более плавными, неточными, слегка даже несуществующими, что очень радовало взгляд и душу.
Гармония обмакнула палец в мед – рядом с пиалой на стеклянном столике лежала маленькая серебряная ложка, но ведь пальцем же гораздо вкуснее! А что неэстетично – так это смотря с какой стороны подходить к эстетике. Страх вот, к примеру, наверняка оценил бы по достоинству то, как гармония, сидя в шелковой сорочке под лучами закатного солнца, слизывает мед с пальца.
Страх, впрочем, многое может оценить, обладая безупречным вкусом – за время их знакомства гармония привыкла уже прислушиваться к его советам в любых областях, и даже не очень обижалась на замечания по поводу ее внешности, как правило, достаточно конструктивные.
Все отлично, все радостно, только вот гармония и страх – слишком странная пара. Интересно, может ли у них быть совместное будущее?
Гармония завозилась, устраиваясь в кресле поудобнее. Все-таки, приятная штука – жизнь, особенно, когда влюбишься, особенно, когда взаимно, правда?
В большой светлой гостиной было тепло, яркие лучи закатного солнца пробивались сквозь витражные двери, окрашивая комнату в пастельные рассеянные тона. Гармония сидела в мягком кресле, обитом светло-бежевым бархатом, и пила черный чай с липовым медом, глядя на мир сквозь завесу светло-русых волос, длинных, гладких и блестящих. Она любила гладить себя по голове – удивительно приятное ощущение, пальцы словно бы растворяются в этом шелковом великолепии – и еще больше любила разглядывать все и всех через эти русые шторы. Очертания предметов размывались, становились более плавными, неточными, слегка даже несуществующими, что очень радовало взгляд и душу.
Гармония обмакнула палец в мед – рядом с пиалой на стеклянном столике лежала маленькая серебряная ложка, но ведь пальцем же гораздо вкуснее! А что неэстетично – так это смотря с какой стороны подходить к эстетике. Страх вот, к примеру, наверняка оценил бы по достоинству то, как гармония, сидя в шелковой сорочке под лучами закатного солнца, слизывает мед с пальца.
Страх, впрочем, многое может оценить, обладая безупречным вкусом – за время их знакомства гармония привыкла уже прислушиваться к его советам в любых областях, и даже не очень обижалась на замечания по поводу ее внешности, как правило, достаточно конструктивные.
Все отлично, все радостно, только вот гармония и страх – слишком странная пара. Интересно, может ли у них быть совместное будущее?
Гармония завозилась, устраиваясь в кресле поудобнее. Все-таки, приятная штука – жизнь, особенно, когда влюбишься, особенно, когда взаимно, правда?
воскресенье, 24 января 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Любовь зашла на кухню и плюнула с досады – на полу, сжав в руках неизменно расстроенную гитару, сидел жалость, являя миру очередной шедевр своего поэтического творчества. Субъект этот любовь не просто раздражал, а доводил до приступов неконтролируемой ярости, сопровождаемых швырянием трехлитровых банок с маринованными огурцами из окна и прочими спецэффектами. Беда в том, что жалость постоянно таскался за ее сестричкой, считая, что его появление может как-то улучшить обстановку, созданную несчастной любовью. Прикопать бы его где в темной луже за такие идеи, так ведь нельзя, он тоже порой пользу приносит, а потом – где лужу такую солидную отыскать, неизвестно.
Олеся с высоты своего, точнее, любовиного стола, взирала на жалость…с жалостью, ясное дело, как на него еще взирать? Несчастная любовь, забравшись на печку, слушала песню с неким даже интересом, видать, привыкла и научилась получать удовольствие, она в этом деле мастер.
- О, здравствуй, милая, а мы тут видишь, какие добросовестные лоботрясы – тряпки жжем, смеемся, - заявила сестричка и помахала рукой. – Вот, кстати, о тряпках, занятная у меня недавно вышла история – сижу я, значится, на дубе ветрености, ну том, который она посадить посадила, а забыть забыла, вижу – идут за ручку парень и девушка. Ага, думаю, мои клиенты, чувства проверять пришли. Это, если кто не знает, традиция такая у людей забавная – если двое влюбленных друг в друге не уверены, или наоборот, слишком уверены и помышляют о серьезных отношениях, они приходят в сад ветрености, чтобы посидеть под дубом. Ветреность давным-давно насажала возле одного города всяких оранжерей, развела, как обычно, неизвестных науке плодово-ягодных, а потом, как еще более обычно, куда-то смылась. Плодово-ягодные поотмирали, цветы битву с сорняками проиграли, а дуб остался, ибо чего ему сделается? Ну и, само собой, дуб этот хранит частичку своей хозяйки и ветреность в определенной мере заражает всех.
- Поэтому ты постоянно на нем сидишь, - мрачно отметила любовь.
- Поэтому я постоянно на нем сижу, именно так. Сижу, на губной гармошке играю, а тут проходят эти двое. Ну я, без всякой задней мысли, говорю: народ, айда ко мне трахаться! А они взяли и обрадовались…Оба.
- Что, хотела, по-старинке, мальчика увести, а тут такая незадача? – фыркнула довольная любовь. Она очень радовалась, когда у сестры что-то не получалось – ничего личного, просто работа такая. – И как, удобно на дубе?
- Не очень, - несчастная любовь слегка смутилась. – Вышло у нас все в итоге, как в том анекдоте: не получилось, посмеялись и хватит, так что я вместо этого отдала Юнику губную гармошку – он на ней играет уматно, а Кирка поет. Такой концерт на дубе забацали, земля дрожала!
Любовь фыркнула и достала из кармана пачку сигарет. Сестренкина история ей скорее понравилась, чем нет, а в честь столь редкого события следовало покурить. Впрочем, курила она куда чаще, чем слушала байки сестры, но это в высшей степени не важно, просто приятно, когда у тебя вдруг появляется хороший повод для чего угодно.
- Жалость, ты, вместо того чтобы песни слагать у меня дома, лучше б, не знаю, картошку почистил или еще чем полезным занялся, - любовь чиркнула зажигалкой. Никакой картошки дома у нее, конечно, не было отродясь, но вдруг предложенные перспективы напугают жалость до незамедлительного покидания оккупированной территории?
- Я не умею.
- Кто бы сомневался…
- Вот ты как будто сама умеешь.
- Мне не положено.
- Мне тоже. Лук почистить могу, хоть целое ведро, он артефактен и полезен для глаз, как и все слезоточивое, а вот картошку – увольте. У меня аллергия на пыль.
- Повезло, - едко заметила Олеся. Неплохо она, однако, в компанию влилась. Главное – быстро. Компания, правда, какая-то крайне спорная, но от этого, пожалуй, только веселее.
- Почему?
- Картошку ты не чистишь, полы не моешь, в пустыне первая капля воды – тебе…
- В какой пустыне?
- Да в любой. Тебе какую угодно – Гоби, Сахару или чего поизысканнее, так сказать, менее затертое?
Любовь подумала, что этот сестричкин мате все-таки не просто тонизирующее средство и чего -то для изменения сознания явно содержит – пришла девочка Олеся буквально пол часа назад вся из себя застенчивая, немногословная, а после третьей кружки такие трактаты выдавать начала…Жалость даже заткнулся и начал икать – с перепугу, не иначе.
Любовь, к стыду своему, раздражали столь переменчивые существа. В потаенном уголке души она хотела быть центром внимания и злилась всякий раз, когда в ее окружении росло число претендентов на это место. Такая черта характера любови вовсе не нравилась, но искореняться она не хотела, несмотря на все, вполне серьезные, попытки владелицы выбросить ее на ближнюю помойку. Очевидно, нужно съездить на дальнюю, предложить, что ли, этот занимательный маршрут толпе народу, собравшейся на ее кухне?
Любовь рассеянно хмыкнула своим мыслям и пообещала заинтересованному уголку души рассмотреть их пристально, но чуть позже.
- А еще меня вчера изнасиловали, - вдруг сказала несчастная любовь.
Жалость поперхнулся мате и с ужасом взглянул на нее. Ужас тут же грохнулся на пол и литературно взвыл – он никогда не матерился, такое уж у него было воспитание, незамедлительно грохнувшееся на ужаса сверху, заставив его взвыть повторно.
- Как это? – любовь замерла в крайне неестественной позе под названием «недозалез на холодильник».
- Ну так, - фыркнула несчастная любовь, довольная вызванным фурором и образовавшимся на полу хаосом – ужас и воспитание, пытаясь подняться, уронили на себя еще и жалость, вместе с кружкой и гитарой. Теперь маты были. – Иду по окраине города ночью, выезжает откуда-то из машинка, отстойная такая, с транзитками, за рулем дядя непонятной национальности, мордой вышедший в кирпич. Говорит:
- Девушка, вас куда подвести?
Мне было пофигу, так я ему и ответила, села в машину, а он завез в темную подворотню…
Где логика, братцы – из одной темной подворотни, где он меня подобрал, в другую увозить? Может, она ему ближе, роднее как-то, били его так, к примеру, однажды? Или не однажды.
Так вот, завез он меня туда, вытащил пушку и говорит: раздевайся. А я как разденусь! Не, это я вру, если честно, мне пришлось помяться, испуг изобразить, а то дядя бы не понял, или вовсе сбежал, у меня как-то так было, в смысле не у меня, а у одного насильника неудавшегося.
Дядя мне серьезный попался, крутость свою доказал - в асфальт выстрелял, бедный асфальт, он-то тут при чем, интересно? Я, конечно, определила на глаз, что у дяди макаров однозарядный, но делиться своими наблюдениями не стала.
- А дальше? – абсолютно мертвым голосом спросила любовь. Позу она до сих пор не сменила, чем изрядно веселила свою сестру.
- Что - дальше? Дядя пистолетом помахал, минет сделать попросил, вежливо, разумеется, пистолет он сразу куда-то выкинул, чем меня, между прочим, несказанно огорчил – никакого адреналина, срам один. Смешной такой, знаете – пушку достает, сразу голос злодейский становится, серьезный, капец.
- Что, - говорит, - не ожидала?
Конечно, дядя, никак нет, думала – ромашки нюхать повезешь в четыре утра. Глупый, но забавный, ничего не скажешь, первый мужик, которому удалось меня изнасиловать. Вот.
Повисла тишина.
- И ты так просто об этом говоришь? – жалость шмыгнул носом.
- Зашибись, сидят они все и смотрят на меня с укоризной, - чуть сердито фыркнула потерпевшая, насыпая в кружку мате. – Вы еще скажите, что не скорбеть в такой ситуации просто неприлично с моей стороны.
- Не скажем, - вздохнула любовь. – Просто мы волнуемся за тебя. Не знаю, как я пережила бы такое.
- Вредно воспринимать что-либо всерьез, - отмахнулась несчастная любовь. – Особенно то, что тебе не нравится. Сиди почаще на дубе ветрености, сестренка, хоть раз, блин, на нем посиди, тебе польза будет, а мне – облегчение.
- Почему облегчение?
- Да волнуюсь я за тебя потому что. Случится что не то, пойдешь ведь и повесишься, а я тебя люблю, между прочим, вот так, - и здорово смутившаяся несчастная любовь спряталась в кружку.
- Объясните мне теперь, господа, будьте любезны, за какие прегрешения вы столь экстренным образом позвали меня в гости? – вздохнул ужас, в виду воспитания так же, как недавно Олеся, оглядываясь в поисках стула.
Само воспитание, никогда не заморачивающееся подобными вопросами, ковыряло в носу, лежа на полу.
- Это не мы, это он, - извиняющимся тоном произнесла несчастная любовь, указывая на забившегося в угол жалость.
- Но это ведь ужасно! – жалость шмыгнул носом и промокнул слезы рукавом клетчатой байковой рубашки.
- Дурак ты, - фыркнул ужас, устраиваясь на печке рядом с несчастной любовью, на той плитке, где только что грелась вода – он очень любил тепло. – А ты молодец, - и он погладил несчастную любовь по голове. – Точно не моя клиентка. Сделай, если не сложно, мне этого вашего странного чая, буду очень благодарен.
- С удовольствием, - растерянно улыбнулась в ответ несчастная любовь. Ужас – личность серьезная, комплименты просто так не расточает никому, да и не просто так, собственно, тоже. А какой он красивый…
Замечтавшаяся несчастная любовь сделала лужу на тумбочке – перелила кипятка в ужасов мате. Ее сестра на холодильнике сдавленно хихикнула.
Олеся с высоты своего, точнее, любовиного стола, взирала на жалость…с жалостью, ясное дело, как на него еще взирать? Несчастная любовь, забравшись на печку, слушала песню с неким даже интересом, видать, привыкла и научилась получать удовольствие, она в этом деле мастер.
- О, здравствуй, милая, а мы тут видишь, какие добросовестные лоботрясы – тряпки жжем, смеемся, - заявила сестричка и помахала рукой. – Вот, кстати, о тряпках, занятная у меня недавно вышла история – сижу я, значится, на дубе ветрености, ну том, который она посадить посадила, а забыть забыла, вижу – идут за ручку парень и девушка. Ага, думаю, мои клиенты, чувства проверять пришли. Это, если кто не знает, традиция такая у людей забавная – если двое влюбленных друг в друге не уверены, или наоборот, слишком уверены и помышляют о серьезных отношениях, они приходят в сад ветрености, чтобы посидеть под дубом. Ветреность давным-давно насажала возле одного города всяких оранжерей, развела, как обычно, неизвестных науке плодово-ягодных, а потом, как еще более обычно, куда-то смылась. Плодово-ягодные поотмирали, цветы битву с сорняками проиграли, а дуб остался, ибо чего ему сделается? Ну и, само собой, дуб этот хранит частичку своей хозяйки и ветреность в определенной мере заражает всех.
- Поэтому ты постоянно на нем сидишь, - мрачно отметила любовь.
- Поэтому я постоянно на нем сижу, именно так. Сижу, на губной гармошке играю, а тут проходят эти двое. Ну я, без всякой задней мысли, говорю: народ, айда ко мне трахаться! А они взяли и обрадовались…Оба.
- Что, хотела, по-старинке, мальчика увести, а тут такая незадача? – фыркнула довольная любовь. Она очень радовалась, когда у сестры что-то не получалось – ничего личного, просто работа такая. – И как, удобно на дубе?
- Не очень, - несчастная любовь слегка смутилась. – Вышло у нас все в итоге, как в том анекдоте: не получилось, посмеялись и хватит, так что я вместо этого отдала Юнику губную гармошку – он на ней играет уматно, а Кирка поет. Такой концерт на дубе забацали, земля дрожала!
Любовь фыркнула и достала из кармана пачку сигарет. Сестренкина история ей скорее понравилась, чем нет, а в честь столь редкого события следовало покурить. Впрочем, курила она куда чаще, чем слушала байки сестры, но это в высшей степени не важно, просто приятно, когда у тебя вдруг появляется хороший повод для чего угодно.
- Жалость, ты, вместо того чтобы песни слагать у меня дома, лучше б, не знаю, картошку почистил или еще чем полезным занялся, - любовь чиркнула зажигалкой. Никакой картошки дома у нее, конечно, не было отродясь, но вдруг предложенные перспективы напугают жалость до незамедлительного покидания оккупированной территории?
- Я не умею.
- Кто бы сомневался…
- Вот ты как будто сама умеешь.
- Мне не положено.
- Мне тоже. Лук почистить могу, хоть целое ведро, он артефактен и полезен для глаз, как и все слезоточивое, а вот картошку – увольте. У меня аллергия на пыль.
- Повезло, - едко заметила Олеся. Неплохо она, однако, в компанию влилась. Главное – быстро. Компания, правда, какая-то крайне спорная, но от этого, пожалуй, только веселее.
- Почему?
- Картошку ты не чистишь, полы не моешь, в пустыне первая капля воды – тебе…
- В какой пустыне?
- Да в любой. Тебе какую угодно – Гоби, Сахару или чего поизысканнее, так сказать, менее затертое?
Любовь подумала, что этот сестричкин мате все-таки не просто тонизирующее средство и чего -то для изменения сознания явно содержит – пришла девочка Олеся буквально пол часа назад вся из себя застенчивая, немногословная, а после третьей кружки такие трактаты выдавать начала…Жалость даже заткнулся и начал икать – с перепугу, не иначе.
Любовь, к стыду своему, раздражали столь переменчивые существа. В потаенном уголке души она хотела быть центром внимания и злилась всякий раз, когда в ее окружении росло число претендентов на это место. Такая черта характера любови вовсе не нравилась, но искореняться она не хотела, несмотря на все, вполне серьезные, попытки владелицы выбросить ее на ближнюю помойку. Очевидно, нужно съездить на дальнюю, предложить, что ли, этот занимательный маршрут толпе народу, собравшейся на ее кухне?
Любовь рассеянно хмыкнула своим мыслям и пообещала заинтересованному уголку души рассмотреть их пристально, но чуть позже.
- А еще меня вчера изнасиловали, - вдруг сказала несчастная любовь.
Жалость поперхнулся мате и с ужасом взглянул на нее. Ужас тут же грохнулся на пол и литературно взвыл – он никогда не матерился, такое уж у него было воспитание, незамедлительно грохнувшееся на ужаса сверху, заставив его взвыть повторно.
- Как это? – любовь замерла в крайне неестественной позе под названием «недозалез на холодильник».
- Ну так, - фыркнула несчастная любовь, довольная вызванным фурором и образовавшимся на полу хаосом – ужас и воспитание, пытаясь подняться, уронили на себя еще и жалость, вместе с кружкой и гитарой. Теперь маты были. – Иду по окраине города ночью, выезжает откуда-то из машинка, отстойная такая, с транзитками, за рулем дядя непонятной национальности, мордой вышедший в кирпич. Говорит:
- Девушка, вас куда подвести?
Мне было пофигу, так я ему и ответила, села в машину, а он завез в темную подворотню…
Где логика, братцы – из одной темной подворотни, где он меня подобрал, в другую увозить? Может, она ему ближе, роднее как-то, били его так, к примеру, однажды? Или не однажды.
Так вот, завез он меня туда, вытащил пушку и говорит: раздевайся. А я как разденусь! Не, это я вру, если честно, мне пришлось помяться, испуг изобразить, а то дядя бы не понял, или вовсе сбежал, у меня как-то так было, в смысле не у меня, а у одного насильника неудавшегося.
Дядя мне серьезный попался, крутость свою доказал - в асфальт выстрелял, бедный асфальт, он-то тут при чем, интересно? Я, конечно, определила на глаз, что у дяди макаров однозарядный, но делиться своими наблюдениями не стала.
- А дальше? – абсолютно мертвым голосом спросила любовь. Позу она до сих пор не сменила, чем изрядно веселила свою сестру.
- Что - дальше? Дядя пистолетом помахал, минет сделать попросил, вежливо, разумеется, пистолет он сразу куда-то выкинул, чем меня, между прочим, несказанно огорчил – никакого адреналина, срам один. Смешной такой, знаете – пушку достает, сразу голос злодейский становится, серьезный, капец.
- Что, - говорит, - не ожидала?
Конечно, дядя, никак нет, думала – ромашки нюхать повезешь в четыре утра. Глупый, но забавный, ничего не скажешь, первый мужик, которому удалось меня изнасиловать. Вот.
Повисла тишина.
- И ты так просто об этом говоришь? – жалость шмыгнул носом.
- Зашибись, сидят они все и смотрят на меня с укоризной, - чуть сердито фыркнула потерпевшая, насыпая в кружку мате. – Вы еще скажите, что не скорбеть в такой ситуации просто неприлично с моей стороны.
- Не скажем, - вздохнула любовь. – Просто мы волнуемся за тебя. Не знаю, как я пережила бы такое.
- Вредно воспринимать что-либо всерьез, - отмахнулась несчастная любовь. – Особенно то, что тебе не нравится. Сиди почаще на дубе ветрености, сестренка, хоть раз, блин, на нем посиди, тебе польза будет, а мне – облегчение.
- Почему облегчение?
- Да волнуюсь я за тебя потому что. Случится что не то, пойдешь ведь и повесишься, а я тебя люблю, между прочим, вот так, - и здорово смутившаяся несчастная любовь спряталась в кружку.
- Объясните мне теперь, господа, будьте любезны, за какие прегрешения вы столь экстренным образом позвали меня в гости? – вздохнул ужас, в виду воспитания так же, как недавно Олеся, оглядываясь в поисках стула.
Само воспитание, никогда не заморачивающееся подобными вопросами, ковыряло в носу, лежа на полу.
- Это не мы, это он, - извиняющимся тоном произнесла несчастная любовь, указывая на забившегося в угол жалость.
- Но это ведь ужасно! – жалость шмыгнул носом и промокнул слезы рукавом клетчатой байковой рубашки.
- Дурак ты, - фыркнул ужас, устраиваясь на печке рядом с несчастной любовью, на той плитке, где только что грелась вода – он очень любил тепло. – А ты молодец, - и он погладил несчастную любовь по голове. – Точно не моя клиентка. Сделай, если не сложно, мне этого вашего странного чая, буду очень благодарен.
- С удовольствием, - растерянно улыбнулась в ответ несчастная любовь. Ужас – личность серьезная, комплименты просто так не расточает никому, да и не просто так, собственно, тоже. А какой он красивый…
Замечтавшаяся несчастная любовь сделала лужу на тумбочке – перелила кипятка в ужасов мате. Ее сестра на холодильнике сдавленно хихикнула.
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
А дни не рвутся за тебя сражаться –
К чему им ты, с такой довольной рожей?
Прости, но ты привыкла оставаться
Не с теми, кто тебя оставить может.
И я не буду провожать твои мысли
В последний путь, когда они уйдут в небо,
Не стану перечитывать твои письма,
В которых ты твердила, что меня нету.
Мало слов дождем на землю брошено,
Мало песен про тебя придумано,
Если хочешь постоянно большего
Уходи. О чем опять задумалась?
И я не буду провожать твои мысли
В последний путь, когда они уйдут в небо,
Не стану перечитывать твои письма,
В которых ты твердила, что меня нету.
А можно просто сесть на холодильник,
И долететь на нем до края света.
Ты самый перепаханный могильник,
В котором захоронен я до лета…
К чему им ты, с такой довольной рожей?
Прости, но ты привыкла оставаться
Не с теми, кто тебя оставить может.
И я не буду провожать твои мысли
В последний путь, когда они уйдут в небо,
Не стану перечитывать твои письма,
В которых ты твердила, что меня нету.
Мало слов дождем на землю брошено,
Мало песен про тебя придумано,
Если хочешь постоянно большего
Уходи. О чем опять задумалась?
И я не буду провожать твои мысли
В последний путь, когда они уйдут в небо,
Не стану перечитывать твои письма,
В которых ты твердила, что меня нету.
А можно просто сесть на холодильник,
И долететь на нем до края света.
Ты самый перепаханный могильник,
В котором захоронен я до лета…
суббота, 23 января 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
ты и твоя вторая половинка | ||||
| ||||
все гадания на aeterna.ru |
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Я твое повторяю имя
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно, как еще никогда не звучало.
Твое имя вообще не звучало – его просто никто не придумал
Где начало берет безначалье его пели беззвучные губы
Нашептали легенды о звездах, воплотили в туман ожиданья
Слишком яростно, больно и просто.
Ты был слеп и не верил в преданья.
ты дурак, ты не веришь в признанья
открывая с каждым часом лишь новые стороны рая
ты нелеп, не венец мирозданья.
а всего лишь случайность, что бродит от края до края
а в театре теней не включается свет уж которую тысячу лет
полно глупых идей пишешь новый сюжет невзирая на строгий запрет....
сам убил свою свободу - стукнул ржавой кочергой
а теперь, плюя на воду, хочешь прыгнуть за звездой
сам спалил свои желанья,
а костер залил мочой
отвратительным признаньем тем, кто падал за тобой
и мы поймем, как уходят из дома
как по ветру летят недозрелые клочья спасенья
сами станем себе незнакомы
вдалеке от сердец,
что стучат в унисон....
добежим и найдем откровенье,
позабыв, куда катятся стрелки часов
ложь – в костер, камень к шее-спасенье
к счастью, рай терпелив и он нашего ждет возвращенья
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно, как еще никогда не звучало.
Твое имя вообще не звучало – его просто никто не придумал
Где начало берет безначалье его пели беззвучные губы
Нашептали легенды о звездах, воплотили в туман ожиданья
Слишком яростно, больно и просто.
Ты был слеп и не верил в преданья.
ты дурак, ты не веришь в признанья
открывая с каждым часом лишь новые стороны рая
ты нелеп, не венец мирозданья.
а всего лишь случайность, что бродит от края до края
а в театре теней не включается свет уж которую тысячу лет
полно глупых идей пишешь новый сюжет невзирая на строгий запрет....
сам убил свою свободу - стукнул ржавой кочергой
а теперь, плюя на воду, хочешь прыгнуть за звездой
сам спалил свои желанья,
а костер залил мочой
отвратительным признаньем тем, кто падал за тобой
и мы поймем, как уходят из дома
как по ветру летят недозрелые клочья спасенья
сами станем себе незнакомы
вдалеке от сердец,
что стучат в унисон....
добежим и найдем откровенье,
позабыв, куда катятся стрелки часов
ложь – в костер, камень к шее-спасенье
к счастью, рай терпелив и он нашего ждет возвращенья
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Гадание на игральных картах "Magic: The Gathering" | ||||
| ||||
все гадания на aeterna.ru |
четверг, 21 января 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
Десять минут еще не уползли окончательно с той полочки, на которую их поставила несчастная любовь, а в дверь уже позвонили.
- О, любители массажа подтягиваются, - порадовалась она, открываясь. Дверь любила веселье и пьянки, только их от хозяйки не дождешься, а еще обожала петь и танцевать, из-за чего ей приходилось постоянно смазывать петли оливковым маслом – любое другое дверь считала смертельно опасным для фигуры и с негодованием отвергала.
На пороге стояла девушка – черноволосая, бледная и очень худая. В руках она нервно крутила полиэтиленовый пакетик с травой.
- Ух ты! – не на шутку обрадовалась несчастная любовь, разглядывая гостью. – В кой-то веки на меня повелись незнакомые девушки, это надо отпраздновать.
- Меня Олеся зовут, - тихо сказала незнакомая девушка, вжимаясь в косяк. – Я просто в чайне работаю, у меня мате дома много, поделиться не сложно…Мне не надо эротического массажа, я так, а то его нельзя долго хранить…- и она, окончательно смутившись, замолчала и уставилась в пол, по которому, двигаясь в направлении выхода, как раз проползали десять минут.
Несчастная любовь ойкнула и одним движением подскочила к Олесе.
- Давай хоть вместе попьем, - предложила она, хватая гостью за рукав и почти насильно затягивая ее вглубь квартиры. – А массаж я могу и обычный сделать, не эротический, а лечебный, я с ним дружу. От массажа вообще еще никто не умирал почти никогда, лишним, во всяком случае, точно не будет, явно ведь у тебя хоть какая-то мышца, да болит, правда? – и она посадила гостью на стол, заваленный решенными задачами, оставшимися от последнего любовиного приступа вдохновения, а сама стала готовить важные для чаепития вещи, кипяток, к примеру.
- Привет, - улыбнулась любовь, заходя на кухню. Олеся ей понравилась – красивая. – Не обращай внимания на это взбалмошное чудо – она всегда такая, ей по штату вроде как положено. Спасибо, что откликнулась на нашу просьбу, это редко случается.
- Обычно говорят – в наше время, - неуверенно улыбнулась Олеся, слезая со стола и оглядываясь в поисках табуреток, отсутствующих, разумеется.
- С моей точки зрения, сидеть можно на любых более или менее горизонтальных поверхностях, - уведомила любовь, заметив замешательство своей гостьи. – Причем, желательно, с ногами, поскольку так удобнее.
В доказательство своих слов она по-кошачьи легко залезла на холодильник и свернулась там в любимой позе лотоса.
- А что касается нашего времени – чушь все это, раньше было только хуже, как будет дальше, мне не ведомо, но факт в том, что люди медленно, почти незаметно, но все же становятся добрее. Очевидно, им просто стало легче жить, чисто физически, с этим, надеюсь, спорить никто не станет.
- Наверное, - растерялась Олеся, возвращаясь на незаслуженно покинутый ею стол.
- Ввиду отсутствия дома у моей скучной сестрицы тыковок для мате, заваривать его будем прямо в стаканах, - вмешалась несчастная любовь, копаясь почему-то в духовке. - Они, по-справедливости, тоже ничего.
- Попрошу без справедливости, - любовь скривилась, как от зубной боли. – Ты ж ее ненавидишь куда больше даже, чем я, сестричка, а все равно, блин, поминаешь всуе. Не боишься, что в гости нагрянет?
- Боюсь, - несчастная любовь обхватила себя руками за плечи и вполне натурально вздрогнула. Справедливость к ней приходила в облике властной женщины с холодным взглядом, а она таких строгих дам всегда боялась, поэтому стремилась при ее появлении провалиться куда-нибудь сквозь землю. Правда, это ей, как правило, отлично удавалось, но ощущения в процессе приходилось испытывать самые неприятные.
- О, любители массажа подтягиваются, - порадовалась она, открываясь. Дверь любила веселье и пьянки, только их от хозяйки не дождешься, а еще обожала петь и танцевать, из-за чего ей приходилось постоянно смазывать петли оливковым маслом – любое другое дверь считала смертельно опасным для фигуры и с негодованием отвергала.
На пороге стояла девушка – черноволосая, бледная и очень худая. В руках она нервно крутила полиэтиленовый пакетик с травой.
- Ух ты! – не на шутку обрадовалась несчастная любовь, разглядывая гостью. – В кой-то веки на меня повелись незнакомые девушки, это надо отпраздновать.
- Меня Олеся зовут, - тихо сказала незнакомая девушка, вжимаясь в косяк. – Я просто в чайне работаю, у меня мате дома много, поделиться не сложно…Мне не надо эротического массажа, я так, а то его нельзя долго хранить…- и она, окончательно смутившись, замолчала и уставилась в пол, по которому, двигаясь в направлении выхода, как раз проползали десять минут.
Несчастная любовь ойкнула и одним движением подскочила к Олесе.
- Давай хоть вместе попьем, - предложила она, хватая гостью за рукав и почти насильно затягивая ее вглубь квартиры. – А массаж я могу и обычный сделать, не эротический, а лечебный, я с ним дружу. От массажа вообще еще никто не умирал почти никогда, лишним, во всяком случае, точно не будет, явно ведь у тебя хоть какая-то мышца, да болит, правда? – и она посадила гостью на стол, заваленный решенными задачами, оставшимися от последнего любовиного приступа вдохновения, а сама стала готовить важные для чаепития вещи, кипяток, к примеру.
- Привет, - улыбнулась любовь, заходя на кухню. Олеся ей понравилась – красивая. – Не обращай внимания на это взбалмошное чудо – она всегда такая, ей по штату вроде как положено. Спасибо, что откликнулась на нашу просьбу, это редко случается.
- Обычно говорят – в наше время, - неуверенно улыбнулась Олеся, слезая со стола и оглядываясь в поисках табуреток, отсутствующих, разумеется.
- С моей точки зрения, сидеть можно на любых более или менее горизонтальных поверхностях, - уведомила любовь, заметив замешательство своей гостьи. – Причем, желательно, с ногами, поскольку так удобнее.
В доказательство своих слов она по-кошачьи легко залезла на холодильник и свернулась там в любимой позе лотоса.
- А что касается нашего времени – чушь все это, раньше было только хуже, как будет дальше, мне не ведомо, но факт в том, что люди медленно, почти незаметно, но все же становятся добрее. Очевидно, им просто стало легче жить, чисто физически, с этим, надеюсь, спорить никто не станет.
- Наверное, - растерялась Олеся, возвращаясь на незаслуженно покинутый ею стол.
- Ввиду отсутствия дома у моей скучной сестрицы тыковок для мате, заваривать его будем прямо в стаканах, - вмешалась несчастная любовь, копаясь почему-то в духовке. - Они, по-справедливости, тоже ничего.
- Попрошу без справедливости, - любовь скривилась, как от зубной боли. – Ты ж ее ненавидишь куда больше даже, чем я, сестричка, а все равно, блин, поминаешь всуе. Не боишься, что в гости нагрянет?
- Боюсь, - несчастная любовь обхватила себя руками за плечи и вполне натурально вздрогнула. Справедливость к ней приходила в облике властной женщины с холодным взглядом, а она таких строгих дам всегда боялась, поэтому стремилась при ее появлении провалиться куда-нибудь сквозь землю. Правда, это ей, как правило, отлично удавалось, но ощущения в процессе приходилось испытывать самые неприятные.
понедельник, 18 января 2010
Подожди еще немножко. Скоро буду. Неотложка.
- Это что за ужас у тебя играет?
- Сама ты ужас! – огорчилась несчастная любовь. Блондинка Ксю, очень интересная девушка, между прочим. Я старалась, десять минут выбирала музыку вроде той, которая тебе нравится, а ты сразу, даже не послушав – ужас. Сама ты ужас, вот ты кто на самом деле.
- Спасибо, - фыркнула любовь, усаживаясь на подоконник. – Окомплиментила, ничего не скажешь. И, к твоему сведению, я люблю другую музыку, слова, которые можно понять, меня здорово угнетают, они, знаешь ли, в большинстве своем тяготы и радости мои воспевают, раздражает жутко.
- Мда, и при этакой нервенности ты еще и со всеми языками знакома, - притворно вздохнула сестра, раскладывая диски по полу. – Как ты с ними общаешься, не понимаю, они ж зануды.
- Да не то что бы, - любовь пожала плечами и огляделась по сторонам в поисках сигарет. – Жить не мешают, сидят в уголке, а главное – как познакомишься с ними, сразу уходят, не нагружают своей компанией.
- Это тебя никто не грузит, у тебя память хорошая, а у меня – как всегда.
- Попрошу без истерик.
Сестры переглянулись и рассмеялись, став на мгновение удивительно похожими. Одна из их старых шуток – истерика всеобщей любимицей, прямо скажем, не была, вот и приходилось не допускать ее появления любыми доступными способами, а это, как известно, сближает.
- Давай мате выпьем, - предложила несчастная любовь, составляя диски в стопочку. Зачем нужно было предварительно раскладывать их по полу, осталось для любови загадкой.
- У меня нет мате. И никогда не было. Я, собственно, не знаю даже, что это такое, но учти, если алкогольное – иди пить его куда-нибудь в другое место, мне тебя пьяной дома не за какие коврижки не надо.
- Вот еще, алкогольное, - искренне возмутилась сестра. – Мате - это трава.
Любовь закашлялась.
- В смысле, для чая трава, чтоб заваривать и пить, - быстро исправилась несчастная любовь. - Тонизирующая. Кажется. Не торкает.
- Ты пьешь что-то не торкающее? – фыркнула любовь. – Не верю. Не твой стиль.
- Обычно я в него абсент зеленый наливаю, - со вздохом призналась сестра. – Но для тебя могу сделать исключение, цени.
- Я конечно оценю, могу даже по прейскуранту, но травы твоей чудесной у нас от этого не появится.
- Подвинься, - потребовала несчастная любовь и, перегнувшись через подоконник, завопила на весь двор:
- Мужики! Кто принесет двум красивым девушкам буквально двести грамм мате, самого обычного, без вы..э, короче, простого, будет награжден эротическим массажем!
- Только не на моей кровати! – возмутилась любовь, едва не свалившись с подоконника.
- На полу! – не растерялась несчастная любовь, добавив, таким образом, в прозвучавшее объявление легкую ноту пикантности и экстрима.
- И все мужчины этого дома тут же бросились сломя голову выполнять твое необременительное поручение, подгоняемые скалками дражайших половин, - скептически хмыкнула любовь и подумала, что неплохо было бы невзначай познакомиться с иронией, наверняка же им найдется, о чем поговорить. Проблема в том, что не только несчастная любовь никогда не приходит просто так.
- Засекай время. Ставлю десять минут.
- Я не азартна. А ты, сволочь, всегда права.
- А то.
- Сама ты ужас! – огорчилась несчастная любовь. Блондинка Ксю, очень интересная девушка, между прочим. Я старалась, десять минут выбирала музыку вроде той, которая тебе нравится, а ты сразу, даже не послушав – ужас. Сама ты ужас, вот ты кто на самом деле.
- Спасибо, - фыркнула любовь, усаживаясь на подоконник. – Окомплиментила, ничего не скажешь. И, к твоему сведению, я люблю другую музыку, слова, которые можно понять, меня здорово угнетают, они, знаешь ли, в большинстве своем тяготы и радости мои воспевают, раздражает жутко.
- Мда, и при этакой нервенности ты еще и со всеми языками знакома, - притворно вздохнула сестра, раскладывая диски по полу. – Как ты с ними общаешься, не понимаю, они ж зануды.
- Да не то что бы, - любовь пожала плечами и огляделась по сторонам в поисках сигарет. – Жить не мешают, сидят в уголке, а главное – как познакомишься с ними, сразу уходят, не нагружают своей компанией.
- Это тебя никто не грузит, у тебя память хорошая, а у меня – как всегда.
- Попрошу без истерик.
Сестры переглянулись и рассмеялись, став на мгновение удивительно похожими. Одна из их старых шуток – истерика всеобщей любимицей, прямо скажем, не была, вот и приходилось не допускать ее появления любыми доступными способами, а это, как известно, сближает.
- Давай мате выпьем, - предложила несчастная любовь, составляя диски в стопочку. Зачем нужно было предварительно раскладывать их по полу, осталось для любови загадкой.
- У меня нет мате. И никогда не было. Я, собственно, не знаю даже, что это такое, но учти, если алкогольное – иди пить его куда-нибудь в другое место, мне тебя пьяной дома не за какие коврижки не надо.
- Вот еще, алкогольное, - искренне возмутилась сестра. – Мате - это трава.
Любовь закашлялась.
- В смысле, для чая трава, чтоб заваривать и пить, - быстро исправилась несчастная любовь. - Тонизирующая. Кажется. Не торкает.
- Ты пьешь что-то не торкающее? – фыркнула любовь. – Не верю. Не твой стиль.
- Обычно я в него абсент зеленый наливаю, - со вздохом призналась сестра. – Но для тебя могу сделать исключение, цени.
- Я конечно оценю, могу даже по прейскуранту, но травы твоей чудесной у нас от этого не появится.
- Подвинься, - потребовала несчастная любовь и, перегнувшись через подоконник, завопила на весь двор:
- Мужики! Кто принесет двум красивым девушкам буквально двести грамм мате, самого обычного, без вы..э, короче, простого, будет награжден эротическим массажем!
- Только не на моей кровати! – возмутилась любовь, едва не свалившись с подоконника.
- На полу! – не растерялась несчастная любовь, добавив, таким образом, в прозвучавшее объявление легкую ноту пикантности и экстрима.
- И все мужчины этого дома тут же бросились сломя голову выполнять твое необременительное поручение, подгоняемые скалками дражайших половин, - скептически хмыкнула любовь и подумала, что неплохо было бы невзначай познакомиться с иронией, наверняка же им найдется, о чем поговорить. Проблема в том, что не только несчастная любовь никогда не приходит просто так.
- Засекай время. Ставлю десять минут.
- Я не азартна. А ты, сволочь, всегда права.
- А то.