- А ты никогда не слышал, как растет трава?
Бардак сидел в кресле уже третий день, отчего ирония привыкла считать его частью интерьера, молчаливой и неотъемлемой, как и положено. Она вообще ко всему привыкала быстро и с удовольствием, как к хорошему, так и к плохому, а привыкнув, переставала давать какую-либо оценку, справедливо расценивая, что то или иное событие или явление в ее жизни просто есть.
А бардак, интересно, событие или явление?
- Событие, - неожиданно отозвался бардак, прочитав мысли иронии. – Мирового масштаба.
- Катаклизм, блин, - несколько удивленно отозвалась ирония. Удивление было вызвано вовсе не молчаливостью вопроса, на который был получен ответ – мало ли, кто из собирающихся у нее дома мысли читает, выхухоль вот, тоже наверняка может, а красота так и вовсе на скрипке играет, и даже, говорят, умеет бить в бубен – а, собственно, самим фактом того, что бардак заговорил. Неожиданно до крайности. Голос у него, кстати, приятный.
Бардак сидел в кресле уже третий день, отчего ирония привыкла считать его частью интерьера, молчаливой и неотъемлемой, как и положено. Она вообще ко всему привыкала быстро и с удовольствием, как к хорошему, так и к плохому, а привыкнув, переставала давать какую-либо оценку, справедливо расценивая, что то или иное событие или явление в ее жизни просто есть.
А бардак, интересно, событие или явление?
- Событие, - неожиданно отозвался бардак, прочитав мысли иронии. – Мирового масштаба.
- Катаклизм, блин, - несколько удивленно отозвалась ирония. Удивление было вызвано вовсе не молчаливостью вопроса, на который был получен ответ – мало ли, кто из собирающихся у нее дома мысли читает, выхухоль вот, тоже наверняка может, а красота так и вовсе на скрипке играет, и даже, говорят, умеет бить в бубен – а, собственно, самим фактом того, что бардак заговорил. Неожиданно до крайности. Голос у него, кстати, приятный.