...Дорога была мокрой. Дорогу тысячехвостой плёткой истязал дождь. Дороге было больно, она извивалась и петляла. Дорога пыталась стать рекой. На дороге, там где две сплошные расходились образуя пятачок для постового, стояли двое. Впрочем постового среди них не было, постовой не захотел мокнуть и ушёл. Именно поэтому там стояли эти двое.
Они держались за руки и смеялись, глядя в жёлтые глаза пятидесятитонных фур, виляющих своими задами как распутная девка. (Хотя, как им ещё было себя вести при въезде в некий портовый Рим, который, желая перещеголять предшественника, был расположен на 77 холмах и стольки же сопках).
К чёрту все литературные обороты. На дороге стояли мы, я и моё безумие. Моё боевое безумие берсеркера. Эта маленькая девочка с хрупким именем Стрекоза могла перепить любого мужика и набить морду любому желающему. Наверное это хорошо, что я не могу вытаскивать её из глубин своего тёмного сознания каждый раз когда хочу. Это было бы не честно.
И вот, когда очередная фура чуть не снесла своим тылом моё тельце, вместе с тем, что его населяет, к нам пришла третья. Мягкая и пушистая, она тихим голосом попросила подождать два года...
Они держались за руки и смеялись, глядя в жёлтые глаза пятидесятитонных фур, виляющих своими задами как распутная девка. (Хотя, как им ещё было себя вести при въезде в некий портовый Рим, который, желая перещеголять предшественника, был расположен на 77 холмах и стольки же сопках).
К чёрту все литературные обороты. На дороге стояли мы, я и моё безумие. Моё боевое безумие берсеркера. Эта маленькая девочка с хрупким именем Стрекоза могла перепить любого мужика и набить морду любому желающему. Наверное это хорошо, что я не могу вытаскивать её из глубин своего тёмного сознания каждый раз когда хочу. Это было бы не честно.
И вот, когда очередная фура чуть не снесла своим тылом моё тельце, вместе с тем, что его населяет, к нам пришла третья. Мягкая и пушистая, она тихим голосом попросила подождать два года...